Марина Ливанова
Стихотворения

***

В Москве у всех трезвее голова,
А Ленинград — Творец своих туманов,
Способствует рождению романов
Как корабли несущая Нева
Способствует биению фонтанов.

1978

***

Все гении Серебряного Века
Боготворили Музу Дальних Странствий,
Дев непреклонных,
Музыку и смерть.
А сами пудрились,
Вдыхали кокаинчик,
Любили сладкое, полировали ногти
И жаловались женщинам на женщин.
Одалживали фраки для венчанья.
Бросались в Африку и на войну, но даже,
Но даже в кавалерии экзамен
На следующий чин сдать не могли.
И, слишком некрасивые для сцены,
Выглядывали в прорези бауты,
Христосовались с нищими на Пасху
И друга вызывали на дуэль.
И, опьяняясь дружбой и разлукой,
И вечным карнавалом посвящённых,
Завоевали дивные миры:
Отваги. Красоты. Любви. Свободы...
Всех гениев Серебряного Века
Давным-давно убили в той стране,
Где правнуки убитых и убийц
Ни плакать не умеют,
Ни читать.
... Лишь жалуются женщинам на женщин.

Конец 1970-х

***

Много себе позволяете, Марина Валерьевна.
Долго в постели валяетесь, Марина Валерьевна.
Жить, Марина Валерьевна, это не то, что там… роль…
Быть, Марина Валерьевна, надо попроще.
Что Вы заладили: грустно, порог болевой, пароль?..
Вы ведь вся целая, только попали в ощип…

***

Стиль — это человек.
Тон делает музыку.
Точность — вежливость королей.
Король — орел, король — орел, король — орел.
Волга впадает в Каспийское море.
Не пойман — не вор.
Книга — источник знаний.
Когда дурак похвалит нас,
Он уже не кажется нам так глуп.

17 марта 1987

***

Если б каждый поцелуй светился —
Фонарем волшебным я была бы.
Если б в шелковинку превратился —
Тысяча одежд вокруг легла бы.

Если б стал травинкой или почкой —
День и ночь в садах вечнозеленых,
Я не горевала б ни о дочке,
Ни о сыне, мною не рожденных.

(Стала жить медлительней и суше.
Не по преступленью — наказанье…
У кого просить обратно душу,
Данную в обмен на целованья...?)

Лавра

Скрип сухих деревьев. Скрип гвоздей
Выдираемых рабочим в храме.
Скрип гвоздей и дальний крик детей
Молодые в центре с шаферами.

Их — венчают. Мы с тобой стоим
Сжавшись, и сжимая восковые
Тоненькие свечи. Мы глядим
Пристально на них, как неживые

Неподвижно. Не сводя зрачков.
Неподвижно. Немо. Напряженно.
Посреди лампадных светлячков
Отстраненно. Связанно. Влюбленно.

1982
Ленинград

***

У меня есть два красивых брата.
Одного я пеленала и качала,
А с другим мы встретились когда-то,
По улыбке я его узнала.

Младший брат со временем стал старшим,
Говорит: «Сестра, давай, закурим».
Брат приемный тоньше и домашней,
Я при нем и плачу, и ликую.

Оба брата мне совсем не пишут,
Музы их, наверно, отвлекают.
Об одном узнаю из афиши,
О другом из книги я узнаю.

***

Долгожданный запах — снега и зимовья,
лай собаки рыжей…
Цирковая лошадь в красном оголовье
на дорогу вышла.
Белые сугробы на плечах у елок
белки и синицы.
На спине у лошади темно-синий полог
блестками искрится…
Между хвой и снега, обещая счастье,
головой кивает…
Рыжая собака лижет мне запястья
и уже не лает…

***

Я живу — ни вперед, ни назад,
телефон, телеграф, самиздат,
телевизор — и полный вперед!
Мне в постели тепло. Я — урод.

Я сандаловый веер беру,
я ликую, тоскую, лечу…
я на Ганге, в Мадриде, в Перу,
где хочу, с кем хочу, кем хочу…

Я лежу и мечтаю весь день…
Я лежу и читаю всю ночь…
Даже чаю напиться мне лень,
а не то, чтобы лень — превозмочь!

Я играю в летейской воде…
Я везде побывала, везде…
На галерах плыла,
на костре умерла,
и скакала в татарской орде…

Мой возлюбленный царь Леонид –
не убит — моим шлемом прикрыт…
Герострат — зацелован и спит,
Храм стоит, Жанна сына растит!

Соломон меня ждет за стеной.
Эхнатон в переписке со мной.
Леонардо еду приношу, и
С Марией Стюарт ворожу…

Я — не я. Не артистка, никто.
Как же это случилось со мной…
кто там плачет, еще молодой
В пыльном зеркале?
Кто это?
Кто?

Фрагмент

Пора уже мне фору вырывать,
а не раздаривать в ответ на комплименты,
в реальность музыкальность превращать,
и срезать эти крылышки и ленты,
пора бы карнавалы прекратить
и маскарадные привычки бросить,
и колыбельный выучить мотив,
вакации перенеся на осень.

Но что поделать с ртом моим, и духом,
И этой жаждой новых голосов,
и этим, вечно напряженным слухом,
и этим предвкушением балов?

Переспала со всеми, с кем смогла,
В замену тех, с которыми — хотела,
И празднично настроенное тело —
На барщину химерам отдала…

Переезжала, и гнездо вила,
переезжала, и меняла кожу,
и плакала, и видела в прохожих
пророков, и смотрелась в зеркала…

Стремилась стать — как все — в любом ряду.
Гримировалась, стриглась, упрощалась,
как от сирен — сама в ремни вплеталась
и с поезда бросалась на ходу…
Бродила в старом, срубленном саду,
привязывала лодку у причала
и не хотела больше жить в бреду
чужих страстей и начинать сначала.
И некому мне было рассказать
про эту верность вымыслу и чуду,
про то, что слышу, слышу отовсюду
я музыку, но не могу узнать…

Как грубо говорю: переспала…
…И, опускаясь в ванну, после бала,
Я знаю, в чем я счастлива была.
А пена ароматна и бела…
И мне в воде достаточно тепла
для сбитых пальцев… перетанцевала…

***

Голубое основанье
Золотое острие…
Вспоминаю зимний вечер,
Детство раннее мое.
Заслонив свечу рукою,
Снова вижу, как во мне
Жизнь рубиновою кровью
Нежно светит на огне.
Голубое основанье,
Золотое острие…
Сердцем помню только детство:
Все другое — не мое.

август 2006

Отпуск

Сура и Волга. Даль. Изгиб реки.
Василий Сурский с гор смиренно сходит,
И на закате, обогнув пески,
Трубит пять раз старинный пароходик.

Какое счастье жить в домах — своих
И медлить, пробираясь по овражкам,
На склонах, где цикорий и родник,
И козы развалились на ромашках.

К соседям босиком за молоком…
«Какие Вы хорошие», — услышать
И на крылечке рассуждать о том,
Что нынче в Воротынской прессе пишут.

Веранды легкой голубой карниз,
Пес одноглазый, солнце над Орлихой,
Мотоциклист раз в день проедет вниз,
И снова: чисто, человечно, тихо…

Как хорошо быть ясной и простой, —
Варить варенье, соблюдать обряды,
Солить грибы, изобретать наряды,
Сад расчищать, сжигая сухостой…

Когда в костер ты смотришь — ярок взгляд,
Но память рабская в Москву летит, назад…

***

Два мостика пересекают ров,
Два мальчика свисают с берегов
За корюшкой. Свистят своих щенков,
Бросают уткам хлеб, кусают сами,
Любуются старушки их зубами.

Две девочки глядят из-за кустов
На мальчиков, старушек и щенков,
И утки проплывают вверх хвостами,
Ломая отраженья двух мостов.

***

У нас нет алтаря, чтоб преклонить колени,
Нет знамени — чтоб край поцеловать.
Мы для любых судей открытые мишени
В нас принято влюбляться и плевать.
Арена? Тир? Театр!
Не даром — заклинали — одуматься,
К дверям не подходить.
Учителя, любимые, вы знали —
Что никого потом не воротить.

Прощайте. Мы идем. Богатство наше — память.
Рвём пуповину и из лона — в бой.
Училище! Нельзя ль в живых оставить
Хоть нескольких, оплаканных тобой?

Колее — конец.
Ну, теперь — держись.
От дверных колец
Завтра шаг — в жизнь.

24 июня 1978

***

Наверное, скоро придумывать я перестану
И сделаюсь стойкой, удачливой и вероломной.
Наверное, скоро мы просто знакомыми станем.
Возлюбленный, выследил нас наш убийца наемный.

Собака Дракону не может поверить, не может.
Собачьи дела отнимают все силы, все силы.
Вы — воин сияющий, бедный, измученный ежик,
Отдавший иголки лисе или волку, раз те попросили…

Вы так беззащитны, Собака, доверчивы, ежик раздетый.
Возлюбленный! Дайте, всех гадов Дракон передушит!
Возлюбленный! Спите, боец мой, пловец мой воздушный,
Собака, сияющий воин, мой ужас, мой лепет…

***

"Fluctuat nec mercitur"
«Качается, но не тонет»
Девиз в гербе города Парижа

Про нас с тобой написано в Париже:
«Качается, не тонет». Милый мой!
Как по тебе я стосковалась в Нижнем,
Кораблик маленький, кораблик золотой!

Над этой «вспять бегущею Невой»
(Ахматова, наверно, виновата)
Я знаю, обо мне забыли львята,
А ты, а ты, кораблик дорогой?

Карбасик северный, арктический герой,
Соломбала и Петр тебе опекою,
Царевич бабочек дневной ты и ночной, —
Сокровище коллекции Набокова.

***

Весь замок в зелени, и листья, как в слюде,
Драконьей крови цвет его фасада,
А визави — с горгонами ограда,
И ваза у ворот, и лебедь на воде.
Здесь тени всех, а мне чего здесь надо?
Мне веет сеном ветерок из сада?
Мне кланяется лебедь на воде?
Я дома здесь, бездомная — везде.